Бесконечность безумства не ограничивается тем, что ты не можешь остановиться от накатившего экстаза и отсутствия страха. Тело и душа постоянно мечутся в безмерной и неугасающей яркой мерцающей комнате, ловля кайф от нанесенного вреда, боли, унижений и страданий окружающим. Бредя и бегая, скача и прыгая в этой эйфории собственного безумства, душа не может оставаться целой, в силу своей природы любить и не выносить агонии. Она разбивается о стены этой сирюалистической комнаты, разбивая и нанося себя глубокие рубцы, ожоги, обморожения, рваные ранения, словно после разрыва шрапнели и снаряда танка. Остановить, прекратить истязания несчастной душонки невозможно до прекращения безумства, которое и запечатало ее в этом пространстве безрассудства. А Флиппи просто наплевал на свою моральную основу и нравственность привитую родителями, срал на общество и их законы, потому что это война. Вся жизнь бесконечная война. А она отнимает последние прекрасные чувства оставляя лишь ужас и страх, перед чем? Смертью? Ни черта подобного. Главная мысль остается единственной. Отомстить за своих товарищей, друзей, себя, родителей, родину. Месть, концентрация ее составляющих достигает у прапора заоблачных высот. Ненависть, злость, боль, ярость, чувство вины, жажда крови - просто безумие, которое не остановить, не завершить. Его разум не станет отрекаться от момента отдыха, заключенный в этих чувствах. Заглушить все свои прекрасные ощущения мира, и уничтожить, развеять в прах врага, что заслужил мучительной смерти и агоний в аду. Тогда возможно, подкорка перестанет выдавать картины прошлого, убого и душераздирающего, размывшего очертания войны и мира в разуме Флиппи. Когда же появится четкая граница? А может она превратится в нечто иное, совместив мирную жизнь и военные атаки? Кто знает. Но сейчас. Сейчас юноша был поистине счастлив и свободен от мирских проблем и тени прошлого. Обляпанный кровью с ног до головы, губы сохранившие кровь сони, которую они на пару с Маусом съели под вкуснейшее вино. Затуманенный желтый и дикий взгляд, осматривал окрестности родного и незнакомого леса, когда эти двое шествовали в сторону дома Флипа. Мишка не видел ничего, кроме крови и счастья быть в ней, умываться ею, пить ее, блевать, ссать, одна лишь кровь и имела значение, как и мясо, кишки, мозги, кости. Все части тела врага имело значение, если оно было превращено в жуткую алую кашу. Это было подобием избавления. Снисхождения.
«И тогда, думаешь, мы обретем покой? Когда убьем всех и каждого, кто будет угрожать этому миру?»-голос, этот голос. Кто это? Злая половина Флиппи остановилась как вкопанная, начав озираться по сторонам. Ка-Бум уходил все дальше, а парень не мог никак понять, откуда идет этот до боли знакомый мягкий звук. Догадаться, что все действо разворачивается в собственной зеленоволосой голове, не имело большого труда. Если бы это было из вне, то мыш отреагировал незамедлительно. Хотя, постойте, он же глух и потому ничего и никого не слышит.
«Теперь то мы одни, поговорим?»-голос срывался, но в то же время не был крикливым, как у отчаявшихся, молящих о пощаде жертв прапора. Не оставляя попыток, безумная сторона Флиппи озиралась как заведенная, проявляя максимум рефлексов.
- Не смей мне указывать!-огрызнулся сам на себя парень, но тут же почувствовал укол совести. Добрая сторона начала действовать внутри, желая встать на свое законное место, разрывая тиски, оковы и все возможное, что сдерживало ее в той безобразной, кровавой комнате. «Ты ничего не можешь. Ты просто оболочка без души. Ты уже мертв. Ты ничего не можешь»- схватившись руками за голову, ладони и пальцы стали давить на черепушку. Слезы выступили сами собой. «Маус-Маус-Маус, этот француз…он погиб, погиб, по моей оплошности. Погиб и Сник, погиб…моя вина»-голова, казалось ,начинает разрываться на сраные осколки, которые было едва ли возможно удержать в ладонях, прижимая к мозгу. А серое вещество несчадно работало, вырывая куски воспоминаний, что залегли на дно подкорки.
Задание. Необходимо уничтожить логово врага, и самих врагов соответственно. Как? Флиппи внутрь под видом разносчика пиццы, Маус разбирается с охраной у входа на базу, Сники разбирается с остальными часовыми по периметру.  План предельно прост. По началу все шло просто великолепно. Если бы не оплошность прапора, командира этой независимой команды, которая была ведущей на этом фронте. Флиппи сделал все неверно, хотя учился убивать, но почему же тогда не он смог теперь. Не важно, побег, много адреналина, и нож, который угодил в цель. Но не в ту. Ранен Сники, что был идеально замаскирован. Черт тебя дери, Флиппи, спасай товарища. Да, ноже резко выдернут из тела немого друга, но почему сдавленный крик а после и взрыв последовали за его резким движением. Нет, Маус. Это последняя капля. Друг, нет, друзья убиты  его рукой, потому что он идиот и не способен ни на что, кроме как вечно нарываться на закон подлости. Боль, горечь, мука, чувство вины. «Я виноват, что они погибли. Мне нет прощенья. Но я должен завершить задание и отомстить за друзей. Они… они»-что было после Флиппи не помнил, но отлично знал, что все эти деяния стали тем, что изменило в корне его личность. После этого надорвавшаяся душа стала рваться, превращаясь в лоскутное одеяло, кропотливо сшиваемое «хорошим прапором.»
Вой на всю округу разнесся, больше походя на рык, ор отчаяния, что наконец-то заставило прийти в чувство мишку. Но было ли это такой насущной необходимостью? Не ясно. Зато теперь он никого не убьет. Голова болела, изнывала, словно ее начинили песком и камнями и те перетирали мозги, раздражая и коля все внутри.
-Ах…а…моя голова,- едва сумев открыть глаза, юноша понял, что стоит на коленях, согнувшись к земле, уперев голову, обхваченную руками, в землю. Сколько он был в таком состоянии? Секунду, две, минуту, или полчаса? Он потерял счет времени, как слетел с катушек. Флип-аут, господа, закончился, расходитесь, смотреть здесь не на что. Виски пульсировали от огненной боли, а несфокусированный взгляд зеленых глаз увидел на себе кровь. Она уже успела свернуться и вонять медным запахом. На языке ощущался привкус этого метала и легкая сладость, которая становилась тошнотворной, при одной мысли о том, что это кровь. Чужая, не своя. Почему он так неожиданно сорвался? Все просто, надо было спать лучше, а не выползать из дома в нервном и сонном состоянии, когда самоконтроль оставляет желать лучшего.
Говорить о том, что сейчас Флип начнет себя истязать и винить во всех смертных грехах и смертях, не стоит. Все и так уже знают, насколько болезненно для парня осознание собственного недуга. Шизофрения – болезнь, которая зайдя слишком далеко, как у прапора, не поддается лечению. Юноша это знал и потому вовсе хотел иногда закончить жизнь самоубийством. Но сейчас не об этом! Маус-Ка-Бум! Куда он ушел, почему не остановил Флиппи в этот раз? А может он погиб в этот приступ? Нет! Невозможно, любая личина медведя не способна причинить вреда мышонку. Вскочив, и поняв, что стоять на ногах толком не может, юноша прислонился к дереву, прислушиваясь к окружающему. Да, это он, точно! Сквозь звон и гул в ушах, к которым резко прилила кровь, мишка услышал пьяную песню на французском, а после небольшая вибрация со взрывом.
-МАУС!!! ОСТАНОВИСЬ!- дежавю? Очень похоже, потому что теперь ребятки поменялись местами. Хотя изначально так все и происходило. По прибытию в армию, Флиппи ни раз останавливал съехавшего с катушек мыша. Побежав в сторону взрывов и песни Мауса, он решил не кричать. Смысл, этот подрывник даже при большом желании его не услышит. Завидев своего приятеля в пятнадцати метрах, замедлил шаг. Все, чувак, пора тебя в чувство приводить. Знаем мы твоего демона, сейчас вырубим и дело с концом. Поднятый первый попавшийся камень, зеленоглазый стал красться как лиса, подбираясь ближе. Зная чутье и интуицию Мауса, слишком близко подходить не стоит! Прицел, размах, удар. Точно в затылок, чтобы отрубить мыша, размахивающий бутылкой с Бардо.
-Черт, ты же зарекся! – Флиппи покачал удрученно головой, едва не плача над телом друга, что лежало лицом вниз. Взяв подрывника, он посадил его на закорки, ибо нести так было куда проще, поплелся к своему дому, разглядывая лес, и слушая неровное дыхание товарища по оружию и демону.

«Маус-Маус, ты опять сорвался, не удержался и это целиком моя вина!»-отвратительная мысль не покидала юношу, который всеми фибрами своей души ненавидел себя и свое альтерэго, которое не давало спокойно и мирно  жить. Сколько можно приносить страдания своему другу, самому себе, окружающим, которые вообще, не имеют ни малейшего отношения к войне. Кто виноват? Что делать? Два вопроса, которые преследуют человека при любых серьезных проблемах, решение которых требует кардинальных решений. Но Флиппи знал, что виноват именно он  во всех грехах, что постигли его самого. А Маус, он ведь всегда был рядом, взял на себя бремя хранить  спокойствие и уравновешенность прапора, отказаться, избавиться от собственного зла, даря добро тому, кто этого не достоин. Флиппи не понимал до сих пор, почему этот мыш так держится за него. Ведь он ничего такого не сделал, чтобы завоевать доверие и дружбу. По крайней мере, сам мишка не знал, что для Мауса значит это их сотоварищество. Они пережили слишком много невзгод, бед, горечи потери и смертей, которые преследуют их с момента первой встречи. Кто говорил, что будет легко? Ни черта подобного! Вот поэтому, дорогой Флиппи, прекрати думать, что все вертится вокруг тебя, лицемер ты несчастный. Подавленный собственным самобичеванием и раздутым чувством вины за собственный эгоизм, прапор услышал с очень ярко выраженным акцентом слова, сопровождаемые тяжелым дыханием:
— Флиппи... Прости... Я такой урод...-пролепетал мыш, прямо в ухо юноше с зелеными глазами. Давненько он не слышал такой речи. Последний раз Маус так говорил очень давно. Флиппи помнил, как обучал азам своего родного языка паренька, и как тот старался, впитывая информацию, как губка. Давно было, два ли, три ли года назад. Все тело изнывало от боли, хотя никаких увечий он не получил. Это была душевная боль, что метастазом разливалась по клеткам сильного, тренированного тела. До чего же хотелось блевать от собственной бесчеловечности… хотя, в принципе, хотелось умереть, чтобы не видеть и не слышать того монстра, что бьется в клетке, словно тигр. Бесполезно сопротивляться или пытаться его убить или извести, он все равно возродится, а в каком  обличье, решать уже не Флиппи. Хотя уверенность в том, что одним прекрасным утром проснется и не видит в зеркале тень этого ублюдка, что обагряет жизнь прапора уже долгие годы кровью, была ровна нулю. Тогда, как можно налегать на Мауса и заставлять справляться с тем, что не имеет предрассудков, морали и нравственности, останавливать и драться. Но за что идет сражение? За тело и разум Флиппи. Но ведь…Ведь у Мауса проблема точно такая же. Не первый раз медведь справляется с демонической личностью своего лучшего, первого друга, привязавшись и к тому и к другому. При всем при этом, каким-то странным образом подружились и «вторые я» этих солдат. А ведь он до сих пор помнил, как узрел впервые невменяемого, с алыми глазами и щелками зрачками, с этой безумной улыбкой, украшенной клыками, достойными льва-совсем не мыши, Мауса… и как было  страшно. По-первости всегда страшно, потом стало больно. Нет нисколько не из-за ранений, как раз наоборот. Душевное сострадание Флиппи зашкаливало еще в молодости, и зашкаливает до сих пор, но тогда, еще не имея второго себя, он и представить не мог, насколько тяжело вести нескончаемую внутреннюю борьбу за сознание и тело. Теперь это ему известно не понаслышке, и легкая зависть, что Ка-Бум не слышит всего того, что так явственно напоминает войну, давала о себе знать легким покалыванием в груди. Став слишком нервным, и из-за слишком чувствительных органов-анализаторов, да и постоянно боясь сорваться, Прапор хотел, чтобы Маус никогда более не испытал этого. Он знал, как больно бьет осознание вины за собственные действия, которые совершил в состоянии аффекта.
-Успокойся, дружище! Теперь все хорошо! Все будет хорошо,- шепотом, говоря через плечо, прямо в щеку своему дорогому другу, хотя в какой-то мере, он больше успокаивал себя. Себя…Да, сейчас ему необходимо недюжинное спокойствие. Никто не знает, когда Флиппи номер два вновь оскалится на мирных жителей, предвещая потрошиловку. Ощущая во рту горький привкус крови, желудок довольно заурчал, хотя и чувствовалась тяжесть на дне желудка. Свалившееся сырое мясо, начало перевариваться, пусть и с трудом. Рвотные позывы так и не появились, потому что медведи способны есть все, а вот Маус, он же не должен питаться такой дрянью. Для него это может стать даже смертельным. Будь он паршивой крысой, можно было предположить, что желудок справится с любым дерьмом, но не мышонка, что был на голову ниже командира. Прапор искренне пожалел, что вообще стал командовать сначала корпусом, а потом собственным независимым отрядом. Вот до чего все дошло. В мирное время они не могут жить, даже влачить спокойное, размеренное существование. Флиппи извечно одолевает жажда крови и вынос мозга, с последующим возвращением в нормальное состояние. Вечно преследуемый этим безумным чувством, как начать убивать, словно кармой. Но чем он так провинился перед  Богом, который кажется, никогда не был рядом с ним. Всегда где-то за спиной были друзья прикрывая. Он доверить мог им свою жизнь, хотя предпочел бы сдохнуть в каком-нибудь окопе, припорошенный землицей после разрыва мины. Остаться лежать в земле и отправится в небытие, вечное… Интересно, а чтобы подумали его друзья? Горевали бы они по нему, скучали бы? Пока не проверишь - не узнаешь. Но загвоздка в том, что юноша прекрасно знал их привязанность к нему. Собственно, он же в свою очередь чувствовал ответственность за них, как командир, старший по званию, но и как друг.
-Ничего, ничего, скоро мы придем домой, и все пройдет,-пролепетал зеленоглазый прапорщик, едва ощущая весь Мауса. В ведь при их первом знакомстве, он был чуть легче чем сейчас. Забавно, но похоже, что Ка-Бум только и смог подрасти на десяток сантиметров. Флиппи же просто набрал мышечную массу, став достойным медведем, а не просто принадлежность к семейству. Про то каким он стал солдатом, и как восхищался полковник, не стоит заикаться. С Маусом они были лучшими в дивизии. Лучший подрывник и лучший боец ближнего боя. Не хуево так, да? Вот и Флиппи  так думал, коль знал бы о том, какая судьба будет у них в дальнейшем.
Парня качнуло в сторону, но удержав равновесие, поплелся дальше по тропинке. Обвитые вокруг шеи руки Мауса редко подрагивали, собственно как и все тело. Несомненно, он был еще пьян, но покуда есть надежда на возвращение его в трезвое состояние, нужно бороться. Вот такая политика у Флиппи, великого пацифиста. Но может ли тот, кто яро любит жизнь бьющую ключом у других существ, умудрятся убивать их с циничностью, яростью, ненавистью и редкостным ехидством, сопровождая это злорадным смехом? Вот вопрос, на который ответ не требуется. Психическая травма, повлекшая за собой череду нелицеприятных событий, что поглотили, и долгие годы изнашивали душу юношу. Всего полгода и смерть стала его спутницей по жизни. И жена, и любовница, и мать, и дочь, его безумное и необузданное порождение, что не оберегало его от отправления на тот свет. А моментов то хватало. Почему же такое произошло? Или просто смерть стала ручной, после встречи с безумным Флиппи? Хотя скорее всего, она стала его неотъемлемой сестрой, потому, что он был ее негласным приемником, что приносил на ее алтарь куда больше невинных душ, чем все ее послушники и фанаты. И это лишь потому, что он получил травму головы после пыток, а потом медленно терял ниточку рассудка, когда видел гибель товарищей. Голова шла кругом, в глазах все кружилось, то ли от алкоголя, то ли от крови и мяса, то ли от постэйфорического эффекта. Но идя с невесомым грузом на спине, в виде друга, юноша все больше убеждался в том, какой он монстр, ублюдок и выродок. Идя дорогой домой, ноги уже сами, словно имели память, несли удрученного, депрессирующего Флиппи, пока не привели его к дому в виде армейского барака. Ну это только внешний вид. Подняв глаза, юноша усадил приятеля под ближайшее дерево с крайней осторожностью.
-Ты уж прости, но иного способа вернуть тебе рассудок…Вернуть тебя. Придется тебе потерпеть, дружище!- вот, около двери в дом, лежал пожарный шланг, которым Флиппи нередко поливал в засушливые дни газон. Взяв рукав, опробовал начищенную ручку и улыбнувшись, когда пошла небольшая струя. Отлично, теперь Ка-Бум будет долго матерится, но что поделать, ведь жизнь не легка, а выбираться из пучины страха и боли надо. Направив рукав шланга на друга, юноша выбрал примерную траекторию, по которой будет бить вода. Прицел, как винтовкой, и затвор освободил из своего нутра сильнейший напор ледяной проточной H2O. Струя угодила прямиком в живот Маусу и того впечатало в дерево, - ПОТОМ МОЖЕШЬ МЕНЯ УБИТЬ!-прокричал сквозь шум воды Флиппи, хотя, можно было говорить и обычным тоном. Но тут сработало уже на подсознании, ибо говорить, когда не слышишь себя за этим безумным гулом, было просто невозможно. Создавалось ощущение глухоты, вот и орем как недорезанные. Сколько было криков, матов, писков и визгов со стороны Мауса. Хотелось тот час же прекратить отрезвляющую процедуру, но иного варианта юноша не видел, и закусив губу до крови, лил примерно пять минут, заставляя и проклиная себя. Ка-Буму приходится все это пережить, потому что Флиппи не сдержался. Почему они платят за оплошность командира вдвоем. Просто оба считают себя виновными в этой трагедии, хотя это не правда. Всему виной война, а кто за ней стоит, уже совершенно другой, и почти не решаемый вопрос для такого низкого ранга солдат. Хотя, останься они служить и дальше, наверняка бы уже были минимум Капитанами. Хотя, может и полковниками. Эх, но не бывать такому. Эти ребята отошли от военных, более они не желают иметь с армией ничего общего, конечно, если их не призовут на войну. Тогда, наверное, с нее они уже не вернуться теми добряками, если вообще вернуться. Эти парни и так уже невменяемы, но если переживут еще одно такое горе, заклеймят себя уже до конца жизни, став поистине безумными, чьи хорошие половины уйдут на второй план, затерявшись и утонув в крови и слезах. Да, война кончилась, но печать в душах парней, совсем молодых осталась, не давая о себе забыть, вечно напоминая о прекрасных картинах, пробуждающие неуправляемое безумие… Наконец-то шланг прекратил извергать из своего жерла воду, потому что Флиппи закрыл створку, склонив голову, закрывая заплаканные глаза рукой. Как отвратительно помнить все же делал. Металлический рукав упал тупо на землю, издав глухой, пришибленный звук, а сам медведь боялся поднять глаза на товарища, что придерживался за дерево руками, смотря круглыми, янтарными зенками. Да, жаль Флиппи не видит, наверняка бы уже обрадовался, но нет, он плачет, скупо, но тяжело. Дыхание перехватывало с каждым глухим всхлипом. Бывает, иногда на него накатывает стократная боль.
«Я чудовище… Как я вообще посмел искать и грезить о друзьях, если эта тварь всегда жила внутри, а я не заметил. Если он был всегда там, тот как я мог даже помыслить о понимании, если до сих пор не понимаю себя»-сжав зубы до скрипа, парень поднял голову, все так же закрываясь от мира ладонью, но все же сквозь пальцы посмотрел на Мауса. Какое же счастье. Умилительная и добродушная улыбка радости отразилась на заляпанных кровью губах.
-Маус, ты в порядке? Он ушел? – у них уже стандартный вопрос о вторых личностях, так что они нисколько этого не стесняются. Хотя, Флип слегка поотвык. Обычно его посещает альтерэго. А тут на тебе, на пару вылетели из собственного разума, но вернулись. Теперь, парень, держись, ты должен проявить максимум заботы и поддержать мышонка, своего лучшего друга. Ага, потому сорвавшись с места, юноша убежал в дом, и сразу метнувшись в ванну, схватил огромное белое махровое полотенце. Забежал в свою комнату, и схватил свою обычную форму, только для себя ничего и не взял, пока забегал на кухню, беря банку с рассолом и простую воду в бутылке. Прибежав со сбившимся дыханием, оказался возле своего друга и бросив форму с банкой и бутылкой на мягкую ровную траву, накинул на Мауса полотенце, начав обтирание, чтобы от не трясся, то ли от совершенного, то ли от холода, но в любом случае, надо привести в чувство подрывника. После отпоить рассолом, хотя он скоро сам будет в состоянии выпить его, а после запить простой водой. Надежда, что тот вернулся обратно начала разгораться в огромное кострище, согревая охладевшую от отчаяния душу.
-Давай, приятель, сейчас переоденешься и выпьешь, сразу полегчает,- улыбка, пусть и выдавленная через силу, но все же лучезарная и прямая. Пусть будет рад его друг, чтобы не случилось, с лица этого мышонка более не сойдет улыбка, которой так дорожил Флиппи. Дорожил, потому что она была для него маяком во тьме ненависти и зла, которая так часта его утаскивала, не желая давать ориентиров к выходу.

 Когда последний раз Флиппи слышал ужасающий акцент своего дорого друга? Это было очень и очень давно, еще до получения им офицерского звания Сержант. Да самое низкое, самое не благодарное, но по крайней мере власть над мелкими появилась, это раз, а во вторых, как лучший дивизионный боец ближнего боя и расставитель ловушек, он мог себе позволить сотворить со старшиной и другими ненавистными сослуживцами, что пожелает. Нет, никогда это не были жуткие побои, но если последние нарывались на медведя, то получали конкретных пиздюлей. Но сейчас, когда Маус в таком состоянии, и самолично Флиппи обтирает никудышного товарища, который сорвался и напился вина до умопомрачения. Нет, на самом деле, зеленоглазый солдат обвинял себя, и только себя в том, что его дорогой друг оказался в таком положении, по факту безвыходном. Да, вина раздирала изнутри, словно огромная терка шкрябала лезвиями по внутренностям, особенно по мозгу. Ох, непередаваемые ощущения, которые не пожелаешь пережить даже самому ненавистному врагу. Собственно, юноша старался не подавать вида, насколько ему стыдно и больно за совершенное. Ведь наверняка, его товарищ не меньше убивается, и опять же, они скрывают друг от друга сии переживания. Это называется, хотят сделать так, чтобы у обоих было меньше угрызений совести, и они таки смогли бы тогда просто успокоится. Но это парадокс, которые невозможно прервать. Таким образом, они еще больше занимаются самобичеванием, выказывая глупые, фальшивые улыбочки, которые совершенно не радуют ни того, ни другого. Они слишком хорошо друг друга знают, чтоб суметь обмануть глаза и чувства друг друга. Французский,резкий и дрожащий, заставил прийти в себя от раздумий зеленого мишку. Черт, он перестарался, когда лил на мыша пять минут эту долбанную воду. Теперь его друг дрожит как осиновый лист, при малейшем колебании воздуха.
—  Я этого не заслуж'ил, мон ами... Прошю, перест'ань...- перестать, да-да, парень перестал, но соображалка работала в холостом режиме, едва ли улавливая смысл слов Ка-бума. Наконец-то тот снял футболку и выжал воду на траву. Сердце сжалось в комок, при виде торса, усеянном едва различимыми шрамами от осколочных и фугасных бомб. Нет, на загорелой коже мыша они были едва-едва видны, но Мишка то знал, как они выглядели. Он был тогда рядом, тащил до лазарета своего друга, ожидал на улице, куря не переставая свои жутко горькие сигареты. Он так переживал только за Ка-Бума, верил и надеялся, что с ним все в порядке, а после и сам много раз обрабатывал его раны, если этот жопорукий мудак, решал, что уже здоров и выползал с постели. Естественно, что Флиппи едва ли не силком заставлял этого мудилу в постель, чуть ли не привязывая к последней. Нет-нет-нет, более такого не случится, никогда, ни за что. Медведь этого не позволит, в каком бы состоянии он не находился.
-Молчи, придурок,- не сдерживая собственный порыв эмоций, парень фактически потащил своего закадычного друга в дом. Плевать, что он там думает, плевать, что ноги и самого мишки и у мышонка заплетаются, плевать и все тут. Главное, это помочь своему товарищу по несчастью и счастью одновременно, дабы более он не сорвался, и его жуткая, дикая половина с алыми глазами и безумной лыбой не вырвалась наружу. Ибо тогда и Флиппи номер два не заставит себя долго ждать. А вновь поганить свою и Маусину нервную систему не хотелось совершенно. Пусть будет вменяем, на себя уже насрать с высокой колокольни. Затащив приятеля в дом, вышибая с ноги дверь, и придерживаясь за косяк одной рукой, юноша провел Ка-Бума на кухню, и машинально включил чайник. Необходимо было привести его в порядок, восстановить организм немного, например за счет оскарбинки и витамина Ц. Ну да, ну да, детка, чай с лимоном и мандарин в зубы, пусть ест. А потом может переодеться в форму, что он оставил как-то раз, а мишка ее так и не потревожил, словно знал, что такой момент может произойти. Нет, сознательно, он даже не подозревал о таком развитии событий, а вот подкорка, она то отлично знала, что случится, да в такой жесткой форме, мама не горюй, держись и крепись, комрад.
-Так, Маус, не вякай, мне режет слух твой корявый английский. Я чо, зря убил почти весь первый год службы на твое обучение. – непроизвольно, просто из-за слабости, он выдал то, что говорить никогда бы не стал. Но сказанного не воротишь, а сам Флиппи уже начинал жалеть о том, что заговорил об этом, - Сиди и слушай,- привычка после армии, а так же как руководителя отряда, зеленоволосый юноша продолжил, - Мы с тобой прикончили и сожрали двух, ни в чем не повинных девушек, помнишь такое? – черт, да что же он городит. Элементарно, просто ему некому было высказать, то что накопилось за период тех времен, как он ушел в отставку, - Ты, комрад, ни в чем не виноват, ибо я изначально был утром нервный, едва держал себя в руках, а ты старался… Спасибо тебе за это огромное, именно поэтому, не смей истязать себя мыслями, что ты настоящее мудило и так далее. Усек? Вот и молодец. - чайник вскипел довольно лихо, и потому мишка подошел к столу. Взяв кружку с изображением Эйфелевой башней – подарок Мауса на день рождения – налил кипятка, кинул два ломтя лимона, засыпал уйму сахара и опустил заварочный цидитель. Удобная штука, в которую накидав листьев, можно не ждать заваривания чая. Оставив цидилку в кружке, кинул ложку, начав мерно помешивать. И только сейчас юноша заметил, как у него трясутся руки. Просто он услышал, что чайная ложка бьется о край кирамики. Давно его так не колбасило, но возможно, это еще и алкоголь, который так был мило спрятан в недрах Логова, и выпит друзьями едва ли не на голодный желудок. Да, и только потом они сталь пожирать мясо, словно величайший деликатес, как и положено истинным гурманам. Маус вечно подтрунивал манеру аккуратно есть, которая была заложена в Флиппи с раннего детства. Лишь улыбаясь, мишка продолжал кушать, говоря, что этот балбес – француз и должен быть показателем культуры и этикета. В итоге все приходило к глупому, но такому дружескому ржачу. Какие же однако были прекрасные времена. Вздохнув, юноша обернулся, улыбнувшись своей простой и открытой улыбкой, протягивая чашку парню завернутому в полотенце. Отдав честь, парень усмехнулся, и вышло это слегка горько,вылетев на улицу, собрал в охапку то, что оставил там, и примчался обратно. Форму кинул на стол для готовки, а вот рассол поставил перед Маусом, с намеком, если надо-прикладывайся, что навряд ли.
-Так, комрад, так как ты у нас истинный француз, что всегда стесняется, когда я смотрю на твое обнаженное тело...- ехидно усмехаясь, хотя это было больше похоже на отвод глаз от истинно разбитого состояния Флиппи, тот продолжил, уже улыбаясь незамысловатой улыбкой от уха до уха, - Короче, я пошел тоже сниму с себя это дерьмо, и тебе советую все же переодеться в свою форму. Давай, и мандарины жри,-юноша легким движением вытащил из холодильника запас мандаринов и вручил парню, что отходил от алкогольного опьянения. В этот момент медвежонок вышел неспешно в свою обитель. И вот она кровать, небольшая, идеально застеленная, чистая и свежая. Все блестит и сверкает после последней генеральной уборки. Скажите, что Флиппи чистоплюй. Нихуя подобного, он просто привык к порядку, а если вы говноеды не способны убрать свои пиздопроебенские носки, то просто ебите чугун, потому что это блеать, хоть и по-мужски, так сказать брутально, но сука пиздец, как отвратительно. Да, еще и армия посодействовала такому отношению к порядку. Чего стоит, когда наступает зима, у Флиппи даже убранные сугробы имеют форму идеальных прямоугольников. Вот и все, бля, нечего пырется!
«Надо бы переодеться»-открыв шкаф, юноша вытащил свою повседневную форму состоящую из черной футболки, камуфляжных штанов и куртки. Армейские сапоги на шнуровке взятые из десятка таких же пар, так же были переодет. И вот вся чертова окровавленная одежда с обувью отправилась мусорку, и только жетоны с выбитыми данными остались на теле юноши нетронутыми. Натягивая на себя штаны, затягивая шнурки, влезая в футболку, выправил свою неизменную подвеску, словно клеймо, посмотрел на нее. Она была так же запачкана в крови. Взяв ее в руки, обрезанными под корень ногтями, юноша стал усердно ее отскабливать, словно драгоценность. Собственно, таковой она и являлась, потому что с самого начала службы была с ним. Закончив эту операцию, убежденный, что следы алой, запекшейся жижи, что вызывала в мишке рвотные рефлексы, глянул на себя в зеркало, так невзначай, даже не пытаясь оценить свой внешний вид, ибо настолько свыкся с обыденностью своей личины, узрел нечто иное. Дыхание перехватило, а глаза округлились от удивления, с взметнувшимися вверх зелеными, до стать волосам и ресницам, бровями. По ту сторону зеркала стоял ОН…
Смотря пронзительно желтыми глазами, с зрачками щелками, такой же зеленоволосый, в той же одежде, только он не отпрянул при виде своего хозяина. Он просто наблюдал, безразлично и ненавистно сверкая зенками. Сам же Флиппи был поверженный в шок, наконец-то соизволил, одновременно со своим вторым я, подойти к глади зеркала. Юноша с зелеными глазами скривил гримасу, полную боли и презрения, стиснув до скрипа зубы. Тот что стоял за заркальем лишь усмехнулся, скаля акульи зубы.
-Что ты здесь забыл, презренный выродок. Я, кажется, говорил тебе более не появляться!- орал на собственное отражение Флиппи, срывая и без того осипший голос. Вторая половинка юноша приблизилась самостоятельно к глади, приложившись ладонью, оставляя кровавый след.
-Если ты помнишь, мой милый друг, то я оказал тебе невероятную услугу, - прорычав, но так спокойно и уверенно, что мишка напрягся. Ничего себе заявления, маза фака, - Разве ты забыл, как запер меня в том мирке, посадив под замок? Так вот знай, же мой драгоценный хозяин, я впитывал всю ненависть, боль, отчаяние, горе, слезы, крики, агонию, желание мести, потери и огонь войны, чтобы ты, да-да, не смотри на меня, словно я таким стал из-за нечего делать, мог улыбаться, как улыбаешься всегда друзьям. Наши друзья хотят видеть тебя добрым и милым, который способен дарить добро…
-ЗАТКНИСЬ!!!- Флиппи брямкнул ладонями по отражению, отчего то стало колыхаться, создавая волны, -Не смей так говорить, будто ты хотел помочь! Ты всегда меня тормозил… Из-за тебя я не смог изначально иметь друзей, которые бы меня понимали…
-Нет, ты виноват, потому что ты создал меня сам! Я же искренне хотел тебе помочь, но мне тоже хочется некоторой свободы и общения с друзьями, Маусом и Сники. Хочу, потому что я-это ты, а ты-это…
-СГИНЬ БЕЗУМЕЦ!-проорал юноша, разбивая кулаком зеркало на шкафу. Множественные осколки полетели на пол, некоторые вонзились и вошли под кожу кисти. Больно… Тоскливо…Отвратительно понимать, что это безумие и нестерпимые порывы гнева, являются проявлением того, кто бы придуман давным-давно, еще в раннем детстве. Но кто мог предположить, что из безобидного друга, может получится монстр, с ярковыраженной паранойей и жаждой к убийству. Вот до чего довела его война. А говорят, в народе говорят, что если ты отказался от выдуманного друга, он становится порождением зла и боли, страха и ужаса, который он сеет вокруг себя… Только проблема в том, что этот друг был частью душа Флиппи, принимая на себя весь негатив, и реагируя на него, словно на щелчок выключателя, просыпаясь и занимая место добряка. Раздвоение личности - сиамские близнецы, что неразлучны, но разные до безумия. С руки стекала кровь, а дыхание, что совершенно сбилось, периодами выходили какие-то жуткие задохи, которые не давали глотнуть воздуха. Казалось, что он просто разучился дышать, и умрет от нехватки кислорода. Но нет, все обходилось, и учась заново дышать, парень пустыми глазами взглянул в разбитую гладь и про себя подумал, как же хорошо, что Маус глухой. Грустно улыбнувшись, поднес кулак повыше, и начал вытаскивать осколки из-под кожных покровов. Струи крови заливали пол, оставляя алые дорожки, спускаясь к локтю, собираясь там в крупные капли и падая на мягкий синий ковер, прекращая его в пятнистый. Избавившись от последнего осколка, парень явно был еще более удручен и подавлен тем, что жизнь совершенно не справедлива к нему. Или это он просто так настроил на самого себя собственную судьбинушку. Тяжело вздохнув, Флип подошел к шкафу и вытащив один из верхних ящиков, достав стерильную салфетку и бинт. Протерев свою руку, снимая остатки крови с локтя, обрабатывая костяшки, увенчанные небольшими порезами. Затем бинт и вскоре все пястье было перебинтовано, за исключением пальцев. Перчатки одевать не имело смысла, потому накинув свою куртку не застегиваясь, вышел к своему другу на кухню. ОН был еще более уставшим, но это мало волновало, потому что Маус окончательно переоделся и кажется допил чай. Кожурок не наблюдалось, ну и хрен с ними, главное, что он выпил чай…Или вылил. Похуй. Если он хочет помочь Флиппи, то он приложет максимум усилий, чтобы не допустить собственного срыва. Улыбнувшись, парень положил руку на плечо комраду, что уже стоял в полной, ну почти, боевой готовности, и обнял по дружески, как обычно бывало, после многих возвращений с операций, заданий или просто, с фронта. Юноша не крепко, но ощутимо прижал друга к своей широкой, медвежьей груди и проговорил мягким тоном, когда Маус выздоравливал, или очухивался после восстановления в лазарете:
-Я так рад… Спасибо, Маус,- улыбка была скрыта в этой безумной шевелюре француза. Отпрянув, мишка посмотрел на своего товарища с тем же добродушным, благодарным выражением, теплым взглядом и милой улыбкой, - думаю, стоит пойти прогуляться, дабы проветрить наши мозги.

Отредактировано Flippy (2011-02-16 22:16:55)